КРУ «Жданов» — хроника БС 1976 года

M178Полная версия «КРУ «Жданов» — хроника БС 1976 года» впервые опубликована на сайте крейсера «Жданов».

Перед выходом в Средиземное море покрутились на мерной миле. Штурмана, поколдовав над девиацией компасов, скорректировали таблицы, Уйдя в таинственные просторы Черного моря, капитан 2 ранга Шакун опробовал главный калибр.

БЧ-5 опять отличилась — не смогли ликвидировать шапки дымов над обоими эшелонами, да еще какие! По слухам, турки потом пожаловались нашему консулу, что всю нашу мазутную копоть снесло ветром на их виноградники. Шапки — шапками, но главный калибр в действии убедителен даже своим приготовлением к стрельбам. В низах снимают зеркала, укрепляют плафоны освещения. Вся двухсотметровая платформа крейсера броневой палубой бьет по подошвам ботинок во время залпа, койки подпрыгивают на цепях подвесок, падают на рундуки. Болванки снарядов летят куда-то за горизонт и не отвести их от цели никакими электронными помехами!

Босфор проходили по «Тревоге» — все на боевых постах. Пролив длинный извилистый. На корабле я около месяца, сразу после кронштадской учебки. К несению вахты еще не допущен, толку в машинном отделении от меня мало, поэтому контроль минимальный. Удрав с глаз подальше от командиров, отдраиваем с такими же, как я салагами люк в кормовом шпилевом отделении и смотрим на древние крепости и минареты. Интересно! Берега близко-близко, розовый мрамор дворцов, оборонительные башни. Город подступает вплотную к воде, дома лепятся друг к другу, словно ласточкины гнезда. Пароходики снуют, как на проспекте в час пик. Рядом с бортом суетится белый катерок — «шпион». Словно обнюхивая, фотографирует антенны, ищет открытые иллюминаторы, сопровождает до самого Золотого Рога. Представляю, как здесь провожают новые корабли, мы-то уже старики, секретов немного. Хотя, крейсер управления густо напичкан интересными для потенциального противника вещами.

После выхода в Мраморное море дали команду «Подвахтенным от мест отойти». Вышел наверх. Море — как море, вода мутная, светло-зелёная, точно — мрамор. Дарданеллы не впечатлили, хотя места проходим знаменитые, что в древней истории, что в новой. Берега безлюдные, на морское побережье непохожие.

К 5 точке подошли как-то обыденно, незаметно. По команде разбежались по постам, покрутившись, встали на якорь. Но, поднявшись на верхнюю палубу, испытываешь потрясение. Корабли! Много кораблей. Крейсера, американские фрегаты, наш вертолётоносец. Между ними по легкой синей зыби ползают баркасы, катера, горизонт зажат приземистыми островами. Одно дело, когда по радио слышишь «на происки ответим…», совсем другое — увидеть, как на соседнем корабле матросы, с черными лицами в белых шапочках, с интересом наблюдают передачу офицеров штаба пятой средиземноморской эскадры на борт нашего крейсера.

Поднимись из кубрика на палубу. Деревянную, белую, с пазами, залитыми черной смолой. Пройди на ют и увидишь идущий в кильватер корабль. Пройди на шкафут — на траверзе еще корабль. До горизонта — серые силуэты боевых кораблей, всего вымпелов десять — двенадцать. Раньше, в тридцатые-сороковые годы такие совместные перемещения эскадры называли «Маневры». Сейчас мы участвуем в общефлотских учениях «Крым-76». Корабли 5 эскадры, перекрыв основные средиземноморские проливы, взаимодействует с наземными войсковыми соединениями Крыма, включая стратегическую авиацию. Наш корабль обеспечивает связь. Без связи современная война не имеет никакого смысла, поэтому наш крейсер охраняют серьезней, чем северный конвой времен второй мировой войны. Окружающая обстановка впечатляет. Корабли идут несколькими кильватерными колоннами, выполняя повороты «Все вдруг» и не дай бог эсминцам замешкаться! Фитиль от командующего обеспечен, не говоря уже о сломанном строе и дыре в охранении. К вечеру курс эскадры пересекают два американских фрегата. Демонстративно, корабли потенциального противника не замечая друг друга, расходятся на контркурсах, некоторое время идут в прямой видимости. Основная нагрузка ложится на штурманов и связистов, для нас БЧ-5 это не более чем красивая экзотика. Техника не подводит, начальству не до нас, службу нести не мешают. В таком напряжение прошло несколько дней. Учения завершены. Кто-то ушел домой в Севастополь, ну а мы в свою точку — Эгейское море, юго-запад от острова Тилос.

Разобрали машины и котлы. К каждой железке, клапану, дырявому колену трубопровода привязали бирку — что это такое и откуда отвинтили. Рядом пришвартовалась плавмастерская, где были ремонтные цеха, станки, сварка, запасные части и умельцы, способные вернуть к жизни проржавевшие механизмы. Соседство крейсера и полугражданского судна, скрипящих о кранцы бортами посреди Эгейского моря напоминало траулеры, сдающие рыбу плавбазе. Все это вносило диссонанс в распорядок военно-морской службы.

Купаться стало уже некогда, куда-то уходило машинное масло в огромных количествах, и машинная группа искала течь в системе, ладонями щупая трюмы, трубы и коффердамы. Командир группы Виноградов переводил стоимость утекшего турбинного масла в лейтенантские оклады, приходил в трепет и ползал в комбинезоне вместе с нами, где-то на нижних пайолах первого машинного отделения. Мы не спали пятые сутки. Кровь разносила тепло по организму, способному только реагировать на голос знакомого человека и выполнять простые приказания непосредственного командира. Стоило только присесть и сон, напоминающий обморок, обволакивал тело. Увеличивая количество сломанного железа, «накрылся» клинкет системы охлаждения. Здесь уже было не до счета отслуженных лет. Шумский, Зинченко я и Намазов, мокрые грязные, несколько часов, миллиметр за миллиметром по очереди, раскачиваем прижатую давлением заслонку клапана. Мне в лицо ударил фонтан забортной воды, перехватило дыхание, Шумский за шиворот комбинезона выволок меня на пайолы, по киношному — грудью прикрыл струю воды и выдрал изуродованный шток клинкета.

Утром нашли протечку в масляной системе. Спали сидя, кто, где отрубился, сняв кусок медной проржавевшей от морской воды трубы и отнеся её на плавмастерскую. Где-то к обеду нас разбудили и я, переодевшись, вышел на бак. По правому борту горизонт заслоняла надстройка плавмастерской, слева — кабельтовых в десяти, на якоре стоял американский фрегат. С него смайнали катер и он шумно описывал круги по воде, пугая своих матросов, плавающих возле борта. Кто посмелее, заплыл далеко, и было неясно, успеют они вернуться, если объявят тревогу…

После обеда кубрик прибрали, свободные от вахт и работ потянулись на бак. Адмиральский час. Колокол громкого боя, голос командира по трансляции: «Корабль к бою и походу экстренно приготовить!». Быстро бегу в машину, там уже командир Дивизиона движения — капитан-лейтенант Богомолов, командир отделения Морковин. Позже подошел мичман Сероокий Иван Моисеевич — старшина команды второго машинного отделения. Легендарная личность, начинал служить еще на «семерках» — довольно удачных эсминцах седьмого проекта, еще юнгой во время Великой Отечественной войны. Чего только не насмотрелся, не пережил за годы службы! Незаменимый человек в экстремальных ситуациях. Совещание на тему, — какое к черту экстренное приготовление, если часть машины на плавмастерской!!! Котлы остывшие, паровые магистрали разобранные. Дай Бог, если за пару часов всё обратно перетаскаем. А привинтить на место, а не забыть чего-нибудь! Через пять минут Шакун по низам — « Отставить экстренно к бою! Приготовление обычное — двухчасовое!».

Эти два часа мы метались между плавмастерской и машинным отделением. Складывали принесённые механизмы возле тех мест, где они должны были быть, часть из нас восстанавливала работу турбин, конденсаторных и масляных насосов. Честно говоря, было интересно — что будет, если мы всё-таки попробуем дать ход? На нижние пайолы лучше не спускаться! Вместо некоторых клапанов на магистралях были заглушки, рядом с разобранным устройством сидел матрос, ожидая команды. Что делать после этой команды было неясно, крутить всё равно нечего! Осторожно дали ход. Первый час корабль движется, словно на цыпочках, скорость не форсируем.

Иду по броневой палубе, рядом с котлами и машинами груды железок, клапанов, клинкетов. Люк котельного отделения отдраивается, испачканное лицо матроса в комбинезоне, руки копаются в металлоломе. Кочегар находит нужную деталь, глаза сияют — «Вот оно!», ныряет вниз, люк задраивается… Идем куда-то на юг, восстанавливая машинное отделение по частям на ходу. В первую машину спустился командир котельной группы Атоян. Очень шумно — работают механизмы, разговаривать можно только громко и внятно, поэтому диалоги кратки, и лишены оттенков. Офицеры, обсудив дальнейшую жизнь, собираются расходиться, но трансляция оживает голосом Шакуна: «Атоян, какой ход можете дать?»

«Какой надо, такой и дадим, товарищ капитан второго ранга!», прижав к губам коричневый рожок «Каштана» отвечает Атоян. Что-то уловил в его голосе командир, потому-то ближайшие десять часов мы не шли быстрее 24 узлов.

Под броневую палубу, в задраенное по тревоге машинное отделение, информации проникает немного. Куда идем, зачем, почему тревога, матрос БЧ -5 узнаёт одним из последних. Диапазон сплетен, принесённых с верхних боевых постов широк — от войны Израиля и Ливана до десанта американцев на Сирийское побережье. Наконец узнаём что-то внятное: впереди нас ждет слежение за авианосцем «Америка». 5 эскадра находится в западной части Средиземного моря, в этом районе мы практически одни, поэтому всем нужно «…стойко переносить тяготы и лишения военной службы, беспрекословно подчиняться приказам командиров и начальников!». Более неподходящего занятия для легкого крейсера с условно исправной паросиловой установкой придумать трудно.

Через несколько часов не выдержал один из котлов. Потекли трубки. Устройство несложное — около сотни длинных вертикальных трубок, в них под давлением поступает вода, вокруг трубок распыляется топливо и нагнетается воздух. Вода вскипает, пар собирается в цилиндрической полости. Все это сооружение закрыто большим кожухом. Машинное отделение и три котла — эшелон. Эшелонов два. Все просто. Пока стояли лагом к плавмастерской два котла успели подлатать. Атоян берег котельные установки, обычно в действии их было четыре, иногда на средних ходах — три. Авианосец корабль серьезный. Американцы разбираться не будут, у кого что течет.

Аварийный котел погасили. Часа два раскаленное железо остывало. Потом нижнюю горловину отдраили. В смотровой лючок затолкали гофрированную трубу вентилятора и лампу — переноску на шнуре. Матрос Етумян, одетый в зимнюю шапку, старую шинель, и рукавицы, чтобы не обжигаться о горячие стенки уполз внутрь. Лежа на спине, молотком забивал стальную пробку в прогоревшую котельную трубку, пока не стал стучать ботинком о край горловины — тащи!!! Его за ноги выволокли из горловины. Шапку и шинель одели на следующего. Етумяна увели под турбовентилятор, нагнетающий в отсек воздух. Живой! Через пять минут рядом с ним посадили Дидуса. Потом еще кого-то. Дольше человек выдержать не в состоянии.

За три года службы к нам в дивизион движения несколько раз присылали на «перевоспитание» матросов из других БЧ — чужие начальники считали суровым наказанием недолгую службу в котельном отделении. Полноценным такой перевод назвать было нельзя — специалистов на флоте готовят долго, притихшего нарушителя требований корабельного устава через пару недель возвращали обратно. Весь цинизм ситуации заключался в том, что остальные пятьдесят человек оставались в котельной группе на полновесные три года, и как бы отлично не служили, переводить их никто никуда не собирался.

Одна из самых красивых вещей на свете, это кильватерная дорожка, остающаяся за большим кораблем. Два четырехметровых гребных винта в сочетании с длинным и узким корпусом создают многомильную стоячую волну. Её нужно наблюдать не с берега или самолета, а стоя на юте поймать взглядом ломающийся гребень и смотреть, как уходит к горизонту, удаляясь, пенный след крейсера.

На юте лучше всего заметно, что идем с небольшим креном. Постоянный повод для конфликтов между ходовым мостиком и вахтенными офицерами БЧ-5. Как не рассчитывай, топливо срабатывается неравномерно. Три-четыре котла сжигают его десятками тонн за вахту. Отсюда крен. Отсюда ехидные вопросы командира БЧ-2 на тему — «А стрелять мне тоже криво прикажете?». К концу вахты, когда упреки грозят стать документально подтвержденными и занесенными в вахтенный журнал, лихой наклон мачт выравнивается. Ненадолго. Корабль, подумав, в какую сторону легче накрениться, выбирает борт и слегка заваливается на него до очередной смены вахт.

Взяли курс на восток. Шли больше суток. «Боевая тревога!». Что-то новенькое, обычно обходились «Учебно-боевой». Средний ход, малый, опять средний. «Отбой тревоги, подвахтенным от мест отойти!» Поднимаюсь на верхнюю палубу. Милях в пяти на синей воде лежит серый неровный прямоугольник — авианосец. На палубе белыми торосами снег. Это хвостовые оперенья самолетов. Между нами и авианосцем лежит в дрейфе фрегат охранения. На малых ходах крейсер и фрегат понемногу сходятся ближе, как будто два хищника оценивают силы противника и свои шансы на победу. Двигаемся на параллельных курсах, но фрегат постоянно оказывается между нами и авианосцем. Несколько дней играем в игры, правила которых нам неизвестны.

По взлётной палубе авианосца белым штрихом пробежал самолет, черной полоской копоти сгоревшего топлива продолжил линию корпуса и ушел к горизонту, набирая высоту, за ним второй. Через пару минут еще пара. «БЧ-2 учебно-боевая тревога!». Задрав головы, ищем на небе самолетные точки. Точки превращаются в черточки, черточки в самолетики. Два звена парами, прикрывая друг друга быстро увеличиваются в размерах, уже видны капельки бензобаков, боезапас. «Интрудеры» — палубные штурмовики. Красивая машина — каплеобразный фюзеляж, прикрывающий радар, зализанный колпак кабины, излом штанги топливоприёмника или воздухозаборника. Запоминающийся силуэт. Невесомо зашевелились на шкафутах башни универсального калибра, синхронно с постами наведения стволы нащупывали цели. Марсианскими игрушками вращаются турели АК-230. Два «Интрудера» ушли круто вверх, еще два выровнялись и улетели вперед по направлению нашего хода. Корабельная артиллерия разобрала цели, синхронность вращения башен нарушилась. С авианосца поднимается новое звено. Крейсер имеет ограниченное количество стволов зенитной артиллерии. На «Америке» по штату — 70 самолетов различного назначения. Можно подсчитать, после которого взлетевшего «Интрудера» целей будет перебор. К концу дня посты наведения смотрели в одну сторону, башни в другую, самолеты заходили с третьей. Дверь башни универсального калибра отдраивалась, боец в шлемофоне, привязанном за кабель где-то внутри, озираясь, находил в небе цель. «Вот он!» Пальцем, указывая направление стволам, расчет находил самолет, продолжал сопровождать цель.

Маневрируем средним и малым ходом. Шакун явно хотел подойти поближе. Командир эскадры Акимов и Анатолий Моисеевич, ввязавшись в кошки-мышки, имели в этой игре свои интересы. «Америку» долго считали стоящей в Неаполе, а потом она неожиданно, используя режим радиомолчания, прошла Мессинский пролив и вышла на отработку задач в Ионическое море. Заодно проверила нашу бдительность. Ближайшим кораблем оказались мы… К вечеру полеты прекратились. Для зенитной артиллерии и универсального калибра — отбой тревоги.

Утро начал американский эсминец. Бортовой номер 17, «Конинхем». Агрессивно, почти трется борт о борт. Матрос Анатолий Воробьев, придя на ют — перекурить, говорит, что авианосцу, чтобы начать полеты, нужно сориентировать взлетную палубу относительно ветра. Аэродром, как-никак! Вот эсминец и отжимает нас от «Америки». Анатолию виднее — отправляя сообщения по слежению, периодически вылезал на свет божий из своей шхеры на мостик, пред очи начальства. Работы у связистов подвалило запредельно много. Обычно им можно только позавидовать — тихо, чисто, чтобы войти в пост нужно иметь кучу допусков. В довершении всего накрылась рефмашина в их отсеке. Летом в Средиземке с такой поломкой посты связи превращаются в душегубку. Ночью жизнь только внешне казалась спокойной. Больше всего информации у БЧ-4. Матрос Дмитриенко, показав большим пальцем куда-то вниз за борт, таинственно сообщил: «Мы не одни, там ПЛ…» За день я насчитал пять боевых тревог. В перерывах свободные от вахт, поднимаемся на верхнюю палубу. Интерес сменился равнодушием, равнодушие — усталостью. Артиллеристы дивизиона главного калибра от мест не отходят. Знакомый комендор из артиллерийского погреба третьей башни Василий Комарчук потом рассказывал, что три дня они практически жили в постах.

Трубки в котлах все-таки текут! Текут и собранные из запчастей на ходу вспомогательные механизмы. Расход котельной воды повышенный, опреснители, компенсирующие потери её в системе, забиваются солью — вода в Средиземке в два раза солонее, чем дома — в Черном море. Атоян по очереди выводит их из эксплуатации. Их вскрывают и обычным молотком удаляют прикипевшую к трубкам соль, разъедающую пальцы. Через несколько часов всё повторяется. Кочегары уже сами не справляются, на помощь идем, сменившиеся с вахты по очереди. В котельных отделениях очень тяжело. Ходовая вахта уже пятые сутки, в свободное время мы либо продолжаем ремонт (у плавмастерской ведь тоже оказались не просто так!), либо чиним какую-нибудь новую поломку. Греются подшипники вала — стального монстра полуметрового диаметра, проходящего в самых низах, по машинным и котельным отделениям и в специальном коридоре линии вала. Матрос, проверяющий их температуру, спускается каждые полчаса по скобтрапу куда-то в преисподнюю, в грохот, освещаемый редкими лампами, закрытыми колпаками с сеткой.

Во второй половине дня заместитель командира крейсера Борисов (Большой Зам — по корабельному), поняв, что народ откровенно устал, от самолетов, тревог, непривычной неопределённости задачи, решил поднять боевой дух команды. Замполит, все-таки! Врубил трансляцию по кубрикам и постам и задвинул речь, примерно такого содержания: «Товарищи матросы! Мы защищаем здесь рубежи нашей Родины!» И т.д. Потом рассказал ТТД «Америки» и сопровождавшего её эсминца. Далее выдал такое, после чего личный состав притих. «Нашему главному калибру необходимо всего семь минут, чтобы разрушить авианосцу взлетную палубу, после чего этот противник будет неопасен!». А тысяча человек, насмотревшись на десятки «Фантомов» и «Интрудеров» подумала, что за семь минут еще надо успеть куда-то попасть, а семь минут самолеты тоже ждать не будут, и достаточно поднять несколько звеньев, которые вместе с теми, кто уже с утра машет крыльями над нашими мачтами быстро прекратят наши стрельбы…

Подсвеченный закатным солнцем светлый высокий борт, белые хвостовые оперенья самолетов, фиолетовое на востоке небо. Оттуда идет ночь, несущая прохладу и немного покоя. Ночной покой был относительным. Несколько раз с авианосца взлетали самолеты. Пламя двигателей быстро превращалось в безобидные оранжевые звездочки. Боевую тревогу нам всё-таки сыграли, но куда в темноте крутили стволами наши башни осталось военной тайной!

Утром из-за Бейрута взошло солнце. До берегов Ливана всего пятьдесят миль, небо белесое — пыль пустынных земель, которые так трудно поделить между людьми, рассеивает солнечные лучи. Кроме неба и самолетов что-то еще висит в воздухе, давящее на уставший, невыспавшийся организм. Похоже, нервничаем не мы одни — эсминец несколько раз откровенно подставлял нам свой транец, пересекал наш курс, уже не отталкивая, а поджимая к авианосцу. После команды «Отбой тревоги» артиллеристы башен универсального калибра просто отдраивают горловины дверей и никуда не уходят. Большого смысла нет — скоро снова объявят тревогу.

Сидим с маневровщиком второго машинного отделения Скориком, свесив ноги в люк кормовых шпилей. Мы в комбинезонах, нам на верхнюю палубу нельзя. Сегодня в небе больше «Фантомов», чем «Интрудеров». Тоже запоминающийся самолет. Хищный излом крыльев, необычный наклон хвостовых стабилизаторов, сигара дополнительного топливного бака, клювообразный нос. Летающая легенда. Правда специалисты говорят, уступает этот агрессор нашим МИГам. Да что-то нет здесь никаких МИГов, одни мы тут болтаемся. На горизонте показались еще два корабля. Далеко, тип не определить, ясно, что идут полными ходами. Минут через пятнадцать видны разрезаемые форштевнями белые гребни. Идут «Самым полным» два корвета или фрегата. Четверо на одного! Что-то тоскливо стало служить на военно-морском флоте именно в это время в этом самом месте. «Конинхем» опять пересек нам курс, поджал к авианосцу, будто посмеиваясь – «Что, доплавались?».

Два наших МРК! Малые ракетные корабли! По бортам по два ангара ракет — по шесть штук на каждом. Идут, почти выходя на редан. «Гроза» и «Зарница». Один из них, сбавив ход, зашел между нашим крейсером и авианосцем. Другой, не снижая скорости, направился прямо на эсминец. «Конинхем» добавил оборотов, понимая, что на мостике МРК офицеры ещё в азарте гонки, могут и протаранить! Около часа эсминец и МРК выясняли отношения, потом все понемногу успокоились.

Несколько позже стало известно, что «Америка» не случайно в срочном порядке перешла из Неаполитанского залива к берегам Ливана. Обстановка действительно была «на грани…». На приеме у ливанского президента произошел диверсионный акт, в котором были убиты сотрудники американского посольства. Шестой флот обеспечивал эвакуацию американских граждан, демонстрировал полную готовность навести порядок. А мы просто оказались рядом…

Эгейское море 1976 год.

Leave a Reply